Из рецензии на книгу

В произведении Елены Подкатик присутствует то, чем современные авторы частенько пренебрегают - язык. Он сочный, красивый, богатый. Неожиданные сравнения, яркие эпитеты, незаношенные слова - все это придаёт произведению художественность, от прочтения которой остаётся особое послевкусие.

Детали, мастерски прописанные автором, позволяют читателю увидеть своими глазами и удивительную люстру со стеклянными ангелами, разглядев у одного трещинку на сердце, а у другого - сломанное крыло, и почувствовать запах прелых октябрьских листьев на старой улочке Минска, и ощутить под своею рукой колючую шубку приблудившейся кошки.

НАТАЛЬЯ ТРУШ, журналист, член Союза писателей России

Популярно

Книга поступила в сельские библиотеки региона

 Доброго всем дня. Сегодня развозили по сельским библиотекам литературу. Среди новых поступлений - повесть "ТОЧКА". Книга начала свою жизнь в библиотеках и это здорово.
А в других сельских библиотеках книга уже принимает участие в акции "Прочитай книгу о войне. Стань ближе к подвигу". И уже, как видите, завоевала первый орден. :)

Главы из книги. Катастрофа

- Ты видишь? - Мирра Львовна, кривясь от одной только ей знакомой боли, подошла к окну. - Это они.
Выцветшие глаза её  вглядывались в наступающие октябрьские сумерки с застывшим вниманием человека, видевшего Катастрофу.
- Сегодня именно тот день. Видишь? Бегут. Толпа. Много людей – это толпа. Много людей. Много смертей. Их убили. Всех. Мама, отец, сёстры. Все, кого любила… -  женщина как-то по-детски всхлипнула и закрыла рот тощей рукой. – А я живу. Живу и живу. Все ушли. Оставили меня. Ненавижу октябрь!
Шариковая ручка скатилась со скатерти на пол, я отложила в сторону переписной лист.
У одиночества много лиц – тоскливо-тягучее или ностальгически-плаксивое, траурное или бравурное  –  оно вбирает, всасывает в себя, не оставляя ни единого шанса на спасение.
 Сейчас пустыми глазницами времени смотрело на меня   отчаявшееся одиночество  - абсолютное, отчаянное, монотонное, сводящее с ума, лишающее опоры – одиночество у последней черты.
- Ты слышала о гетто? Минское гетто? – женщина снова затряслась всем телом. -  Ненавижу октябрь! Он отобрал у меня  жизнь! Убил всех, кто любил меня! Он убил и меня! 

Встреча в литературном клубе "Непричёсанные мысли"

Вчера, в рамках клуба «Непричёсанные мысли» состоялась презентация повести "ТОЧКА". Книга отправилась в путь - с 1 февраля она начала жить своей жизнью - появилась на книжных прилавках и в библиотеках. 
Клуб "Непричёсанные мысли" вот уже 7 лет работает в зале искусств центральной библиотеки и приглашает всех на свои заседания!



Главы из книги. Культурный шок

Культурный шок.
 Где-то я прочитала, что раз в жизни у каждого человека бывает культурный шок. Это может произойти в художественной галерее, глядя на картины известного автора, или на ярмарке, когда впитываешь всю пестроту смешения стилей и направлений искусства. Атмосфера спектакля, прочтённая книга, скульптурная композиция – вдруг взрывают мозг и звучат в душе либо симфонией, либо какофонией звуков и образов. Кому как повезёт.
Нечто подобное испытывала я, сидя на табуретке в одной из комнат квартиры номер два дома  по улице Раковской в центре Минска.
   Двадцатый век здесь причудливо смешивался с веком девятнадцатым, предлагая неискушённому взгляду своеобразный жёсткий «микс». В центре небольшой комнаты на круглом столе, застелённом зелёной кружевной скатертью стоял огромный самовар. Тускло блестел начищенной  медью и ждал гостей. 
На покрашенной двери в соседнюю комнату висела одна из  копий Дюрера[1] (насколько я поняла - что-то из серии полотен про Деву Марию).  Довольно хаотично смотрелись пять керосиновых ламп на заваленном старыми газетами подоконнике, и мятый алюминиевый таз у меня под ногами, в котором празднично блестела малиновыми красками коробка с кормом «Kiticаt». Машинально я отметила, что «Kiticаt» – это уже век двадцать первый.
Пол из простых неокрашенных досок напоминал...



[1] Дюрер (Durer) Альбрехт (1471–1528), немецкий живописец, рисовальщик, гравер, теоретик искусства. Основоположник искусства немецкого Возрождения.

Главы из книги. Мария с гвоздикой

...И чем дольше я думала о странной квартире, её не менее странной хозяйке и полусумасшедшем мужчине-джинне, тем меньше я хотела туда возвращаться. Зачем  это нужно? Слушать сумасшедшую старуху, позволять себя оскорблять врывающемуся в дом истеричному бизнесмену?
Кто он вообще такой? Зачем пришёл к хозяйке? Да и вёл себя так, словно хозяин в этом доме. А лицо у него – как у одного из десяти пыльных ангелов, которые кружатся на бронзовой люстре – преломленное тусклым светом октябрьских сумерек. Вот он уже стоит рядом, протягивает мне гравюру Дюрера и смеётся. А рядом смеются пять кошек. Как-то по-особенному – скаля клыки, хохочет старая знакомая – рыжая бестия с длинным подрагивающим хвостом. «Ты всё поймёшь. Нужно только спросить. И поставить точку» - Мирра Львовна протягивает мне тонкую ветку ивы, ветка на глазах зеленеет и зацветает красными гвоздиками. Двенадцать прекрасных гвоздик. «Девонька, ты пришла в то самое место и в то самое время» - она переступает раму своего мутного зеркала и зовёт меня с собой.
Я осторожно ступаю за ней, прохожу, отражаясь в большом самоваре, мимо круглого стола, застланного кружевной зелёной скатертью, протягиваю руку к зеркалу  и