Пролог и часть 1 главы - можно читать здесь

Переходите по ссылке:

http://4-4.by/sites/default/files/files/reviews/podkatik_tochka.pdf

Главы из книги. Выбраковка

18 октября 1941 года, Познань

Мятный леденец в кармане пальто давно растаял. Хотелось пить. И спать.  И есть. С самого утра наша группа сидела на вокзале.

…Сразу после завтрака меня и Энн Миллер отвели в другое здание. Пришла мисс Катарина. Она сказала, что нам нужно уехать. Ненадолго. А сама плакала, как будто мы уедем очень далеко и уже не сможем вернуться. Такая красивая и добрая мисс Катарина. Я вытирала ей слёзки. А она положила леденец в карман моего пальто. Мисс Катарина, мы обязательно вернёмся и снова всё будет как обычно. Каждый день по расписанию – завтрак, прогулка, занятия, обед, сон, свободное время, занятия, ужин и снова сон. Я привыкла к такому распорядку. Вот только мисс Гериона. Она злая.

Несколько дней назад мисс Гериона пришла вечером в спальню и сказала, чтобы все подготовились к осмотру. Она отвела каждого в отдельную комнату. Когда подошла моя очередь, мисс Гериона больно ущипнула за руку и сказала:

- Хоть бы тебя выбраковали, дрянная девчонка. Вечно суёшь свой нос, куда не следует.

Я немножко испугалась, но потом успокоилась. Очень красивая тётя с белыми волосами и голубыми глазами измерила мой рост, вес. Потом осмотрела зубы, подёргала за волосы. Вздохнула, когда увидела цвет моих глаз. Со временем они из голубых окрашивались в тёмно-синие, с коричневыми крапинками. Я любила смотреться в зеркало, поэтому первой заметила маленькие смешные крапинки, похожие на веснушки. Мисс Гериона тоже их заметила.

Странное слово – «выбраковали». Похоже на «выбросили». Но я же не кукла, которую можно выбросить на вонючую помойку за нашей кухней. Однажды мисс Гериона выбросила любимую куклу Энн Миллер, когда Энн отказалась идти на занятия. Мы вечером тайком ходили смотреть на куклу. В куче картофельных очистков и кожуры от яблок, облитая помоями, кукла неподвижно смотрела на нас уцелевшим синим глазиком. Вместо второго была дырка. А из дырки вылезла толстая зелёная муха. Мы с Энн закричали от страха, потом убежали за угол столовой и поклялись друг другу, что никому не скажем, что видели, как умирают куклы…

- Всем встать! Через минуту прибывает поезд. Погрузка закончится через пять минут. Кто задержит процесс – будет высечен розгами, – злая тётя в форме солдата ногами пинала меня и Энн к выходу. – Пошевеливайтесь, дряни.

Пальцы в кармане пальто противно слиплись.

Главы из книги. Катастрофа

- Ты видишь? - Мирра Львовна, кривясь от одной только ей знакомой боли, подошла к окну. - Это они.

Выцветшие глаза её  вглядывались в наступающие октябрьские сумерки с застывшим вниманием человека, видевшего Катастрофу.

- Сегодня именно тот день. Видишь? Бегут. Толпа. Много людей – это толпа. Много людей. Много смертей. Их убили. Всех. Мама, отец, сёстры. Все, кого любила… -  женщина как-то по-детски всхлипнула и закрыла рот тощей рукой. – А я живу. Живу и живу. Все ушли. Оставили меня. Ненавижу октябрь!

Шариковая ручка скатилась со скатерти на пол, я отложила в сторону переписной лист.

У одиночества много лиц – тоскливо-тягучее или ностальгически-плаксивое, траурное или бравурное  –  оно вбирает, всасывает в себя, не оставляя ни единого шанса на спасение.

 Сейчас пустыми глазницами времени смотрело на меня   отчаявшееся одиночество  - абсолютное, отчаянное, монотонное, сводящее с ума, лишающее опоры – одиночество у последней черты.

- Ты слышала о гетто? Минское гетто? – женщина снова затряслась всем телом. -  Ненавижу октябрь! Он отобрал у меня  жизнь! Убил всех, кто любил меня! Он убил и меня! 

Главы из книги. Культурный шок

Культурный шок.

 Где-то я прочитала, что раз в жизни у каждого человека бывает культурный шок. Это может произойти в художественной галерее, глядя на картины известного автора, или на ярмарке, когда впитываешь всю пестроту смешения стилей и направлений искусства. Атмосфера спектакля, прочтённая книга, скульптурная композиция – вдруг взрывают мозг и звучат в душе либо симфонией, либо какофонией звуков и образов. Кому как повезёт.

Нечто подобное испытывала я, сидя на табуретке в одной из комнат квартиры номер два дома  по улице Раковской в центре Минска.

   Двадцатый век здесь причудливо смешивался с веком девятнадцатым, предлагая неискушённому взгляду своеобразный жёсткий «микс». В центре небольшой комнаты на круглом столе, застелённом зелёной кружевной скатертью стоял огромный самовар. Тускло блестел начищенной  медью и ждал гостей. 

На покрашенной двери в соседнюю комнату висела одна из  копий Дюрера[1] (насколько я поняла - что-то из серии полотен про Деву Марию).  Довольно хаотично смотрелись пять керосиновых ламп на заваленном старыми газетами подоконнике, и мятый алюминиевый таз у меня под ногами, в котором празднично блестела малиновыми красками коробка с кормом «Kiticаt». Машинально я отметила, что «Kiticаt» – это уже век двадцать первый.

Пол из простых неокрашенных досок напоминал...

---

[1] Дюрер (Durer) Альбрехт (1471–1528), немецкий живописец, рисовальщик, гравер, теоретик искусства. Основоположник искусства немецкого Возрождения.

Главы из книги. Мария с гвоздикой

...И чем дольше я думала о странной квартире, её не менее странной хозяйке и полусумасшедшем мужчине-джинне, тем меньше я хотела туда возвращаться. Зачем  это нужно? Слушать сумасшедшую старуху, позволять себя оскорблять врывающемуся в дом истеричному бизнесмену?

Кто он вообще такой? Зачем пришёл к хозяйке? Да и вёл себя так, словно хозяин в этом доме. А лицо у него – как у одного из десяти пыльных ангелов, которые кружатся на бронзовой люстре – преломленное тусклым светом октябрьских сумерек. Вот он уже стоит рядом, протягивает мне гравюру Дюрера и смеётся. А рядом смеются пять кошек. Как-то по-особенному – скаля клыки, хохочет старая знакомая – рыжая бестия с длинным подрагивающим хвостом. «Ты всё поймёшь. Нужно только спросить. И поставить точку» - Мирра Львовна протягивает мне тонкую ветку ивы, ветка на глазах зеленеет и зацветает красными гвоздиками. Двенадцать прекрасных гвоздик. «Девонька, ты пришла в то самое место и в то самое время» - она переступает раму своего мутного зеркала и зовёт меня с собой.

Я осторожно ступаю за ней, прохожу, отражаясь в большом самоваре, мимо круглого стола, застланного кружевной зелёной скатертью, протягиваю руку к зеркалу  и

Главы из книги. Рождение

 13 октября 1938 года, Гданьск. Польша.  Родильный дом, включённый в программу «Лебенсборн»[1]

  Теплота и безмятежность внезапно сменяются необъяснимой тревогой. Что происходит? Напряжение растёт, я чувствую начало неизвестности. Как больно! Кроваво-красный водоворот затягивает в глубину подсознания. Страшно, Господи! Как страшно! Задыхаюсь. В ушах гудит, нечем дышать! Голову сдавливают беспощадные тиски. Впереди – холод и мучения. Это конец. Неужели конец?

- Mädchen![2]

Что происходит? Где я? Кто я? Почему так холодно и больно?

- Moja córka! Moim ulubionym![3]

- Siebter. Wenn es weiter geht - haben, um unnötige entfernen.[4]

В ушах нарастает шум, прикосновения заставляют дрожать и корчиться от нестерпимой боли. Кричу. Плачу. Люди, я одна из вас! Это начало! Встречайте меня с любовью!

- Gesundes Mädchen, alles in Ordnung.[5]

- Beginnen![6]

Меня уносят из комнаты. Тепло. Засыпаю. Чужие руки бьют по щекам. Чувствую, что

Главы из книги. Дом на Раковской

Я посмотрела на окно. Старая рассохшаяся рама изъедена временем. Подоконник вообще выглядит странно – разделён на две половины, в одной из которых – той, что дальше от стекла –  вовсю цветут солнечные друзья осени – бархатцы. Подоконник-клумба. Как интересно. Главное, необычно. Знала бы я, что необычности только начинаются…

 Впрочем, обо всём по порядку.

Полюбовавшись на цветы, я подняла глаза выше.  В сумерках казалось, что кошки на подоконнике превратились в маленьких, но грозных сфинксов. А за ними стояла, не двигаясь, чёрная тень.

Главы из книги. Перепись населения

28 октября 2014 года, Минск

- Мама, почитай! Смотри, какая книга. Здесь, наверное,  много сказочных историй. О маленькой девочке,  её маме принцессе и её бабушке королеве. Они были добрыми, жили в красивом замке. А потом к ним приехали с войны принц и король,  –  моё маленькое синеглазое чудо тащило перед собой увесистый том «Статистического сборника Национального статистического комитета Республики Беларусь» в твёрдой уверенности, что в такой  толстой книге просто обязаны быть тысячи сказочных историй.

- Солнышко, посмотри, здесь нет сказок, - я наугад открыла страницы. – Вот, послушай о чём написано: